Сестринский состав медицинского поста в Ханкале (Грозный) зимой 1995/96 г. Ольга Андреева вторая справа.
Женское лицо войны
БИРОБИДЖАН, 17 декабря, «Город на Бире» — Кто сказал, что у войны не женское лицо? Война многолика. Более того, каждый, кому не повезло лично всмотреться в лицо войны, видит в нём свой и только ему понятный образ. Хирург, оперирующий в палатке; снайпер на соседней крыше; товарищ, с которым можно выпить после зачистки... При этом и врачом, и снайпером, и собутыльником на войне вполне могут быть женщины.
Много раз я пыталась написать текст про Первую чеченскую кампанию. Но вспоминать о ней не хотел никто. Мужчины, побывавшие на той войне, и сейчас только отмахиваются. Женщины, наконец, сдались. Говорят, психологически они сильнее и гораздо устойчивее, но и этим понадобилось 25 лет, чтобы разговориться.
Лене Жарковой в 95-м было всего 22 года. Ни мужа ещё, ни детей. Ольге Андреевой – 43 и совсем немножко до полной выслуги. Супруг, две взрослых дочери, внучка... На этом различия, пожалуй, и закончились.
Два фельдшера. Поначалу обе работали в нашем госпитале. Потом служили во внутренних войсках, в одной части – номер 3522. Это та, что раньше стояла по дороге на Щукинку. Обе полетели в Чечню под угрозой увольнения. Обе оттуда, к счастью, вернулись. На память о командировке у обеих остался значок «За отличие в службе». Обе лишились работы, когда в 1999 году их часть расформировали. У Елены Сергеевны шесть лет военного стажа, у Ольги Васильевны восемнадцать с половиной. Сейчас у обеих полные семьи, какой-никакой, но стабильный доход и, кажется, вообще всё лучше, чем было в 95-м. Жаркова работает в частной клинике медсестрой – ассистентом стоматолога. Андреева на пенсии, помогает нянчить правнуков.
Уже после интервью я обратила внимание на ещё одно яркое различие между этими женщинами. Первая взвешивала каждое слово, тщательно подбирая выражения. Другая, напротив, сыпала эмоциями, не каждую из которых можно публично озвучить. Но обе попросили отнестись к сказанному предельно внимательно, чтобы «не написать лишнего». Что лишнего могли мне рассказать две простые медсестры? Что?! Вся позорная подоплёка этого конфликта давно не секрет. Тем более что и в Чечне-то они были даже не в самый кровопролитный период. Слова моих собеседниц – не более чем немудрёная житейская правда, своего рода иллюстрация к одной из самых горьких страниц отечественной истории.
«Нас было шесть. Одна из Кирова, две из Иркутского округа и нас три из Хабаровского. Туда летели из Чкаловского аэропорта до Моздока. Самолёт забит солдатами был. В Моздоке пересели на вертолёт до Грозного. С нами были мужчины, спецназ. Кто-то в Афгане служил, кто-то уже сюда второй раз возвращался. Когда пролетали Аргунское ущелье, они сказали, что нас сейчас будут обстреливать. И нас обстреляли. По брюху дробь прошла. Нам дали попить. Я выпила и не поняла, что это спирт – так напугалась. Когда прилетели, стоял коридор из «бэтээров», и мы, пригнувшись, из вертолёта сразу в них перебирались. Если бы нас не встречали, там сразу братская могила была бы… Привыкала недели три. Первые несколько дней мы вообще одетыми спали. Потом притупилось».
«Мы были в Ханкале – ставке всех “генеральных генералов”. Палаточный городок. Предшественники нам баню готовую оставили. Потом бараки привезли – сборные деревянные домики. Больные в палатках жили. В палатке принимали больных, и операционная тоже в палатке. Мы, три сестры, стояли на посту сутки через двое. Два хирурга из Свердловска были, теперь это Екатеринбург. Остальные из госпиталя Бурденко московского. Зубной техник, начмед».
«Женщина одна была – Галина. Второй раз приехала. Она сопровождала больных на самолёте и уже очень хорошо делала капельницы. Чтобы не трясло».
«Нас там сразу предупредили: ни с кем в любовь не играть. А нам зачем? Мы все были в возрасте, за сорок. Замужние. У всех дети. Дружно жили. Никто нас не напрягал. Там дружба важнее всего!»
Ольга Васильевна АНДРЕЕВА, старший прапорщик медслужбы в запасе, Командировка в Грозный (Ханкала, ноябрь 1995 г. – февраль 1996 г.).
«Ночью делать уколы-антибиотики мы ходили с сопровождающим доктором. Свет не включали. Там снайперы были. Я одну видела. Женщина, эстонка, кажется, или латышка, из “Белых чулков”. Наёмников вообще было очень много».
«Пары у нас всегда были. Если привезли раненого или убитого, жди второго. Часов 10–12, не больше. Примета такая».
«Снабжение было очень хорошее. Медицинское – так прямо изобильное. У нас в санчасти дома таких препаратов даже не было. Раненых вывозили без проблем. Сразу прилетал вертолёт из санавиации».
«Саше, который нас встречал, было 35 лет. Балагур такой. Жена, ребёнок маленький. Из Оренбурга. А через пять дней его убивают».
«На зачистку у нас ездили офицеры-врачи из Бурденко – старые, под пятьдесят. Они Афган прошли. А как-то молодого Серёжку послали – он приехал и неделю пил, думали, с ума сойдёт. Когда он вышел из этого состояния, рассказывал, как рука валялась, нога валялась. Как боевики ходили и добивали наших... Наших там очень много погибло. Очень. Очень-очень... Зачем туда посылали новобранцев, которые даже стрелять не умели?!»
«Наш начмед был два раза. В третий раз поехал – и погиб. Очень хотел, чтобы его в Москву перевели. Его и перевели.
Посмертно. Сто миллионов выделили (уже тогда миллионы были деньги). Ездили хоронили в Москве. Трое пацанов у него остались и жена».
«Выезжали с территории только один раз, на БТР мальчишки нас взяли. Перед Новым годом поехали в Грозный на рынок что-нибудь из продуктов закупить. Город так разгромили! Ни одного целого окна!..»
«Омские вывезли всё: продукты, оружие – оставили солдат в пустой землянке и забыли, что они есть. Всё вывезли, а солдат забыли! Кошмар! Десять дней их водили в нашу столовую кормить».
«Медработники, которых мы меняли, все сделали себе справки, что контуженные. А мы придурочные. У нас были офицеры на самом деле контуженные, а справки не сделали. Получали бы за инвалидность и всё прочее. Мы были такие добросовестные, честные, что даже не нажились на этом. А многие нажились».
«На Новый год нам всем подарили транзисторные приёмнички. Он мне долго служил. Муж Миша всё ходил с ним на рыбалку и на работу. Потом кто-то сказал, что Москва нам якобы не приёмнички, а радиолы всем подарила».
«Мы были такие счастливые, что я даже не помню, откуда прилетели девчонки, которые нас меняли. Мы меняли москвичей. А кто нас менял, я не знаю. Даже лиц не помню».
«В Москве, на Чкаловском, как раз такой снег был… Мы вышли из самолёта и упали на землю. Радости было!.. Что мы все живы, что мы полным составом вернулись, без потерь».
«Домой деньги везли, подарков накупили. А в полку денег не давали, пайков не было. Семьи наши даже с Новым годом не поздравили. Мои где-то денег заняли и пельменей мне домашних налепили».
«Совесть чистая, а крепко не спала. Там держалась, а сюда приехала... Мне муж каждый вечер “баночку” покупал. Помните? Были такие, с водкой. Неделю отходила, а мне всё хуже и хуже. Пока сама себе не сказала: “Оль, что ты делаешь?! Так же спиться можно. Чокнуться!” – и как отбило. Но всё равно. Вот я сейчас с вами поговорю – и они приснятся все».
«Там я заработала... очень много седых волос. И зрение упало. В 99-м году, когда я вышла на пенсию, как ветеран боевых действий я получала доплату 900 рублей. Сейчас три тысячи».
«У нас не было информации! Даже там. Ни радио, ни телевизора – ничего не разрешалось. Сейчас я думаю, что не поехала бы, если б знала, куда еду».
Елена Сергеевна ЖАРКОВА, прапорщик медслужбы в запасе, командировка в Моздок (август – сентябрь 1995 г.).
«Мне сказали, что нужно поехать на учёбу в Минеральные Воды, поработать в госпитале. Тогда не говорили правды...»
«В Минводах меня никто не встретил. Я с приключениями добиралась сама до Моздока на попутных машинах».
«На базе я работала в медпункте фельдшером. Одна, без врачей. Кто-то болел, кому-то надо было перевязки сделать, кто-то приезжал из Грозного, из горячих точек».
«На базе было много оружия, вещевые, продовольственные запасы, медикаменты, постельное, какая-то мебель даже была. Всё, чем нужно было обеспечивать всех на войне».
«Полтора месяца я пробыла в этой командировке. Со мной из Биробиджана там был ещё один прапорщик, его отправили туда раньше меня. Он был по продовольствию».
«Страшно было, когда приезжали из горячих точек. Психика выдерживала не у всех. Были истерики, слёзы. Я была молодая тогда ещё и, помню, поразилась: как могут взрослые мужчины так плакать?! В запой уходили, приходилось откапывать капельницами. Жалко было парней, которые оставались инвалидами. Кто-то без рук, кто-то без ног... Ну и конечно, было много погибших...»
«Муж гордится, что я не побоялась и поехала в эту командировку. Дочка тоже знает, что я была в Моздоке».
«Я считаю так: многие на этой войне просто наживались».
Елена МЕРЖИЕВСКАЯ