На переднем плане слева – Лев Шапиро, справа – сменивший его на посту первого секретаря обкома партии Борис Корсунский. Фото из архива Иосифа Бренера.
БИРОБИДЖАН, 8 августа, «Город на Бире» – В отличие от некоторых пенсионеров, старых партийных деятелей, Лев Борисович Шапиро, бывший первый секретарь обкома КПСС ЕАО, ни секунды не стонал о том, что, дескать, забыт всеми и в свои почти 90 лет не нужен никому, стерт из памяти, как мрачное наследие прошлого. Посетовал, правда, что на некоторые вопросы отвечать ему будет трудно, память немного подводит, а в остальном на жизнь не жалуется и готов разговаривать с биробиджанским журналистом из газеты «Ди Вох».
Шапиро Лев Борисович (р. 1927, Середина-Буда Глуховского округа, УССР) – партийный деятель.
Окончил Московский институт стали и сплавов (1949), работал на металлургических заводах. В 1966–70 гг. – секретарь партийной организации завода «Амурсталь». В 1970–87 гг. – первый секретарь обкома КПСС Еврейской автономной области. В 1976–82 гг. – член ЦРК КПСС, в 1981–89 гг. – кандидат в члены ЦК КПСС. Депутат Верховного Совета СССР второго созыва.
С 1987 года – на пенсии, в настоящее время проживает в Москве.
– Лев Борисович, по образованию и по профессии вы металлург, работали у мартеновских печей, руководили партийным комитетом на заводе «Амурсталь» в Комсомольске-на-Амуре. Каким же ветром вас занесло в нашу область, что вы знали о ней до приезда в Биробиджан, кроме, естественно, информации, почерпнутой из официальных сообщений прессы?
– Мне приходилось бывать в Биробиджане ещё до избрания первым секретарем обкома партии. Здесь у меня жили близкие родственники, и я несколько раз приезжал к ним в гости. А работать в область я прибыл по рекомендации Хабаровского краевого комитета партии. Естественно, всё было согласовано с Центральным комитетом КПСС. К сожалению, я тогда не знал, да и сейчас не знаю, идиша. Этот язык знали мой отец и старший брат. Но я еврей – и Еврейскую автономную область считал и считаю своей.
– Вы отработали в ней 18 лет. Что сохранила память знакового, наиболее интересного, произошедшего в автономии в период вашего руководства?
– Запомнилась работа по поводу возведения в городе памятника Ленину, его изготовления и строительства. На предварительном этапе все ключевые вопросы приходилось решать только в центре, главным образом в министерстве культуры, которым руководила Екатерина Фурцева. Я там встретился с заведующим отделом, занимающимся вопросами строительства монументов и памятников. Он свёл меня с известным скульптором Львом Кербелем. Мы с ним оказались почти земляками: он был из Брянской области, а я – из Сумской. Подружились, общались семьями... К сожалению, его уже нет в живых. Сходу всё вспомнить трудно, но большим делом видится и создание в области музыкального театра, и строительство областной филармонии.
– Сейчас много говорят о привилегиях и всевозможных льготах для различных партийных лидеров, руководящих работников. Когда вы руководили областью, была ли у вас, скажем, государственная дача?
– Дачи у меня никогда не было. Я не дачник. Всегда считал это занятие отвлекающим от основной работы и не очень одобрял местных руководителей, которые уделяли ему много времени.
– Из Биробиджана в Москву вы уехали в 1988 году. Долго ещё вы вели активную деятельность как член КПСС?
– Приехав в столицу, я не смог долго находиться в той партийной организации, которая состояла, в основном, из пенсионеров. Я вышел из неё после того, как на одном из мероприятий выступил генерал, не то бывший военный прокурор, не то судья. В своём выступлении он заявил, что евреи захватили в России все ключевые места в различных сферах деятельности. «Нужно нам что-то думать по этому поводу», – так он сказал. Кроме того, со мной в одном подъезде жил другой генерал, бывший начальник политического управления ракетных войск стратегического назначения. Мы с ним много общались, а однажды разговор зашел о геноциде евреев. И он произнес: «Ишь, придумали геноцид, холокост, как будто русских не уничтожали!» Я ответил, что русских тоже уничтожали, но их не уничтожали только за то, что они русские. В том месте, где я родился, после немецкой оккупации из евреев остался один-единственный человек – мать начальника железнодорожной станции. Её сын погиб от взрыва бомбы. Всех евреев там уничтожили, а женщину спрятала в подвале и спасла русская невестка. После таких генеральских высказываний я не смог оставаться с ними в одной партии.
– И что? Вы сдали свой партбилет?
– Зачем и кому я должен был его сдавать? У меня всё сохранилось, даже удостоверение ветерана партии. Я просто написал тогда заявление секретарю: «Прошу исключить меня из вверенной вам партийной организации». После этого я прекратил общение с однопартийцами, перестал посещать их собрания и мероприятия, ушел от всякой партийной деятельности. При этом я единственный в подъезде двенадцатиэтажного дома, кто по сей день выписывает газету «Правда». Более того, я ни на йоту не изменил своего отношения к тому, что делалось в Советском Союзе, относительно Коммунистической партии.
– А с руководителем КПРФ Геннадием Зюгановым отношения поддерживаете?
– С Зюгановым я раньше общался только заочно. Он поздравлял меня с праздниками. Потом, я думаю, ему стало известно о моем выходе из партийной организации – так или иначе, поздравления прекратились.
– Вы по-прежнему считаете, что коммунистический стиль руководства был более правильным, нежели пришедший ему на смену?
– Этот вопрос у меня вызывает только улыбку. О каком руководстве сейчас можно вести речь? Чем руководят? Что у нас развивается, возводится, куда тратятся финансы? У руководителей и раньше были ошибки, а что теперь? Я никакого руководства не вижу. Вижу только президента, который решает всё и вся, причём, несомненно, лучше, чем его предшественник, но всё равно у меня к нему сложное отношение. Человек, который был членом партии, работал в КГБ, и вдруг превратился в противника коммунистов...
– Но ведь и в прошлом не со всеми партийными лидерами у вас всё было гладко. К примеру, в годы вашего пребывания в области над вами стоял первый секретарь Хабаровского крайкома КПСС Алексей Чёрный. Известно, что ваши взаимоотношения были сложными, если не сказать напряженными. Между тем, от этого человека во многом зависела обстановка у нас.
– Алексей Клементьевич работником был, конечно, очень ценным, но к нашей области, на мой взгляд, он относился не лучшим образом, часто решая вопросы не в нашу пользу. Только иногда становился максимально корректным. Зная это, я больше рассчитывал на поддержку со стороны Москвы. Однажды я выступил с серьёзной критикой в адрес Чёрного на пленуме крайкома партии. Я заявил, что Алексей Клементьевич, некоторое время работавший в области, имея огромный опыт общения с людьми, тем не менее нередко допускает грубость к ним, унижая человеческое достоинство, что в конечном итоге не способствует хорошей работе. Может быть, поэтому, когда я уходил с должности секретаря обкома партии, выступая на пленуме, Чёрный не сказал обо мне ни единого доброго слова.
– Воспользовавшись возможностью, кому из жителей области вы хотели передать привет?
– Многим, с кем я вместе работал. Поэтому не буду называть имён, чтобы кого-то не забыть. Я благодарен всем, кто был в те годы рядом со мной. К сожалению, я почти ни с кем не общаюсь. Не так давно поздравлял с девяностолетием своего давнего соратника Василия Тихоновича Мартынова, бывшего секретаря обкома партии. Иногда из Германии мне звонит Пётр Иосифович Кудиш, возмущается какими-то происходящими в области событиями. Однажды я даже сказал ему, что не следует указывать местным коммунистам, что и как делать, если сам живешь в Германии. Он, как мне показалось, даже обиделся. А вообще у меня осталась добрая память об области и её людях.
Беседовал Александр ДРАБКИН