В мотивах биробиджанского исхода разбирался журналист «Ди Вох»
БИРОБИДЖАН, 7 октября, «Город на Бире» – Природа гонит пернатых в путь осенью. Те из них, кто одолеет дорогу, не будет расстрелян людьми и не замёрзнет в пути, когда-нибудь вернутся. Люди время отлёта выбирают сами и часто не возвращаются. Они долгие годы вьют гнёзда в чужих краях, а если и приезжают на родину, то разве что погостить.
МНЕ НИКОГДА уже не узнать, скучала ли моя бабушка Есфирь Моисеевна по украинскому городу Конотопу, когда в 1937-м приехала в Биракан. Останься она тогда на родине, я сейчас не писал бы этих строк: живых евреев в Конотопе осталось немного. А здесь моя бабушка умерла просто от усталости. Она так ничего и не узнает о массовом отлёте её детей и внуков в края, где очень жарко и тоскливо, особенно в первое время.
В НАЧАЛЕ 90-х хабаровский поэт Юрий Ковалёв написал:
На перроне
суета вокзальная,
Тени на снегу да вороньё.
Сколько ж ты народа
разбазарило,
Бедное отечество моё!
Уезжают из села и города.
Семьями, надолго и всерьёз.
Чтобы жить
и не подохнуть с голоду,
Не сойти с ума
от детских слёз.
Я вспомнил эти строки, когда на израильской земле в первый раз встретился со своим другом Яковом Дегтярём. Мы хорошо поели и выпили, а потом курили на улице. Был вечер, внизу светился тысячами огней Назарет.
– Хорошо, – сказал Яков, – тепло и красиво.
– Ты уже привык? – спросил я.
– Эх, если бы всю жратву, которая здесь есть, да в Биробиджан!.. Там я стоял в очереди за талоном на лишний суповой набор, потому что у Любы диабет и ей нужно мясо... Если бы всё, что здесь есть, да туда...
«Колбасная эмиграция», как называли её некоторые, давно канула в Лету, еды сейчас и в Биробиджане вдоволь. Правда, и тогда разговоры о том, что жизнь в Израиле сытнее и богаче, отдельные «сознательные» земляки считали чуть ли не оскорблением. В них вдруг начало просыпаться национальное самосознание. Еврейские корни прорастали даже у тех, кто успел поменять имя – Исаака на Илью, Моисея на Михаила... А когда понадобилось, эти исхитрились вернуть всё на свои места – и ФИО, и «пятую графу» – чудеса да и только!
В качестве иллюстрации использованы картины Владислава Цапа «Алия» и «Над городом».
Лева Будман, инженер-программист завода силовых трансформаторов, кавээнщик и душевный поэт, не был в числе новоиспечённых «правоверных иудеев». У него всё по-честному. Накануне отъезда Лёвочка абсолютно искренне написал:
Который год
халвы не видит око,
Который месяц
сыру зуб неймёт.
И жизнь
в районе Дальнего Востока
Который год
не сахар и не мёд.
Не балуют нас здесь
небесной манной,
Не радуют нас
манною земной.
Не потому ль
Земли обетованной
Пленительный мираж
владеет мной?!
ПОЛЕТЕЛИ, поехали, пошли на морских судах... Потери сравнимы с теми, что область понесла в годы войны или репрессий. Какие уехали врачи, педагоги, музыканты! Хирурги Борис Говязин (его, к сожалению, уже нет в живых) и Александр Беренгольц, скрипач Семён Гройсман и саксофонист Михаил Червиц, учитель физики Изольд Лазаревич Куричер (тоже ныне покойный), поэты Леонид Школьник и Виктор Соломатов, журналист-фронтовик Михаил Абрамович Куль... А с ними – ювелиры, инженеры, мастера золотые руки… А кому нужны золотые руки... если их некуда приложить?! Кому нужна музыка, если нечем накормить ребёнка?..
От бирского берега репатрианты – как называли их в Сохнуте – отрывали себя с мясом.
Ах, куда вы, евреи, куда вы
Уезжаете в поздней ночи?
От убогих квартир
и державы
В жилконтору
сдаёте ключи.
Вам не сладок
тайги этой запах –
Или век, или ветер жесток.
Уезжают евреи на Запад,
Покидая
свой Дальний Восток.
Эти строки написал ленинградский поэт Антон Духовской, который в те годы проходил срочную службу в Биробиджане и, общаясь с местными, животом сумел понять горький привкус и боль биробиджанской эмиграции.
Только ли евреи срывались с насиженных гнёзд? Кузнец от бога Иван Можный или, скажем, Толик Развозов, у которого сын сейчас заседает в Кнессете, такие же евреи, как я китаец. Мы все из тех лет, когда Биробиджан не делился на евреев и русских. У всех нас была одна национальность – биробиджанец. Кто служил в те годы в Советской армии, помнит: там мы все и для всех считались евреями, а русскими почему-то стали в Израиле.
СЕЙЧАС в любую минуту можно позвонить в Израиль, Германию, Канаду, Америку, Англию – и увидеть лицо друга, родственника в скайпе, говорить с ним и слышать. Уже не так больно, что его рядом нет. А тогда из Израиля возили пачки писем. Я сам возил, когда ездил навестить маму. При этом упаси бог везти конверт запечатанным. Всё равно в аэропорту Бен-Гуриона служба безопасности вскроет. А нам что? Смотрите – нам не жалко! Мы счастливы и довольны. Мы улыбаемся на фоне моря и за столами с богатой снедью. Только вот мамы наши по ночам плачут и, выходя на крыльцо или террасу, что-то шепчут на идише, повернувшись в сторону, где, по их мнению, должен быть Биробиджан. Просыпаются внуки, но они понимают только иврит и русский и поэтому не могут разобрать слов.
На израильских кладбищах появились первые биробиджанские могилы, куда несут и цветы, и камни. А здесь старые погосты начали зарастать травой. Но в Биробиджане строились синагога, набережная и фонтаны; росли дети, которых пытались учить идишу; город прирастал магазинами, а магазины – изобилием. Да, здесь уже почти не говорили на мамэ-лошн, но это и не был уже нищий город с пустыми прилавками и сожженными бандитами дверями магазинов и аптек, город, где всё по талонам и даже обручальные кольца – по справке из ЗАГСа.
– Из такого Биробиджана я, может быть, и не уехал бы, – сказал близкий мой родственник, приезжавший из Израиля погостить.
– Может быть, – на автомате я повторил его слова и добавил: – Он стал таким благодаря тем, кто в нём остался.
ПУСТЬ не громом среди ясного неба, но недобрым ветром качнула Биробиджан ещё одна волна отъездов. И не за границу вовсе, не в Америку и не в Таиланд даже, а в Краснодарский край необъятной нашей России. Там всегда было теплее, и дешевле стоили яблоки, там ближе к морю... А с душою-то как быть? Разве можно найти город сердечнее Биробиджана?! Можно, оказывается. Квартиры и коттеджи безжалостно выставляются на продажу – пенсионеры снова летят отогреться на старости лет. И не только они. Те, кто в силе ещё, без труда нашли работу. Врачи – как, например, Анатолий Иванович Малышев и супруга его Ирина Алексеевна – работают врачами, нашли своё место учителя, предприниматели, журналисты... Сурдопедагог и художница Роза Строкова работает по специальности и устраивает персональные выставки... И все они, как когда-то израильтяне, звонят, пишут письма, в которых всё хорошо и надёжно. А отсюда бегут бегом даже чиновники, приглашенные губернатором за приличные деньги. Неужто город разлюбил своих граждан? Или пугает их дальневосточная безнадёжность, которую не способен сгладить даже даровой гектар земли? А может, силовики вконец запугали горожан перспективой со многими известными неудобствами?..
И только осень со сказочными своими рассветами и закатами всё так же грустна и неповторима. Она остаётся с городом, который скучает по уехавшим. Скучает и ждёт.
Александр ДРАБКИН